Валерий Язвицкий - Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая)
А от себя Курицын спросил:
— А Стефан-воевода станет ли с Литвой против турок или с турками? Ведомо ведь мне, что воевода в турского султана воле.
Сапега отвечал:
— Чает наш великий князь, цо станет воевода молдавский на стороне Литвы. Прислал он к нам своих послов о любви и о мире.
Курицын доложил эту беседу Ивану Васильевичу, а государь велел ответить великому князю Александру.
— «Просишь ты у нас помощи против поганства, а пошлем мы о том деле к тобе своего посла. А о захватах князя Димитрия Воротынского-Одоевского, слуги нашего, то он ничего не захватывал, а то суть волости его, и свел он из них токмо тех людей и слуг Семена Иваныча, князя можайского, которые позасели в его волости. И князь бы великий Александр вперед у наших князей в их земли и воды, также и у иных наших украинников в земли и в воды не велел своим людям вступаться».
— Яз, державный мой государь, не разумею, куда зять твой метит, ибо ни от наших служилых татар из Дикого Поля, ни от наших доброхотов из Литвы и Польши нет никоторых вестей о турских и татарских походах, а зять твой все время дражнит нас дерзостью своей. А пошто? Не разумею, ибо заратиться ему с нами сей часец не под силу.
— А яз, Федор Василич, все разумею, и все мне ясно. Хочет зять мой повернуть наши глаза в другую сторону: глядели б мы токмо на восход и на полдень, и не оглядывались бы на запад и на полночь. Хочет он, как и требовал, разорвать союз наш с Менглы-Гиреем, и проморгали бы мы союз его с братьями против воеводы Стефана молдавского. Посему с новым послом зятя много не говори, а повторяй токмо то, о чем баили мы в ответ князю Лександру на прежних посольствах. Да! Еще одно. Как на сей раз называет мя зять в грамоте, подобающе или неподобающе? О сем более всего говори с его послом, а о прочем меньше, дабы нечаянно не сказать лишнего. Будем пока еще ждать, время само покажет и укажет, что и как надобно деять…
В начале июля для великой княгини Анны Васильевны и сына ее, великого князя рязанского Ивана Васильевича, нежданно пришли тревоги и страх — почти каждую неделю начались набеги литовцев на рязанские порубежные земли. То путивляне, то рыляне разоряли и жгли деревни, села и сторожевые заставы вдоль украинных рубежей рязанского великого княжества с Литвой.
Все порубежные села и деревни были в отчаянии и в страхе, посылали гонцов в Рязань, молили о помощи своего рязанского князя, а те рязанские земли, что были ближе к московским рубежам, большие селения, даже с рядками, как Чернь, Плавск и другие, посылали гонцов к великому князю московскому. Особенно смело и настойчиво действовал плавский посельский староста Лука Гвоздев, здоровенный мужчина, с длинными клоками густой рыжей бородищи.
Собрав мужиков он кричал на сходе зычным голосом:
— Беда! Пришла гибель на всех нас! Литовцы много людей посекут саблями, угонят всех коней и всю рогатую животину, уведут в полон всех парней, девок и здоровых мужиков, остальных ограбят. Такое будет, что все мы без всякого портища и жилья останемся и с голоду помирать будем, ежели кто из нас от руки литовцев уцелеет. Посему немедля всем нам, как можем, надобно изготовиться к бою, а гонцов пошлем к ближнему московскому рубежу, к граду Алексину, где есть крепкая московская застава из конных полков.
Лука оборвал свою речь.
— Гляди, гляди! — закричал из толпы старый Егорыч. — Никак Красная балка горит?..
— Так и есть, — подхватил женский голос. — Ишь как занялось! Дым-то, как смоль, а скрозь него уж огонь полыхает.
— Мати Пресвятая Владычица! — истово заголосила вдруг пожилая женка в белом платочке. — Заступись и помилуй нас, грешных!..
— Довольно голосить-то, — заревел Лука Гвоздев. — Макарыч, Мирон и все, что покрепче, собирай парней, хватай топоры, вилы, рогатины, а ты, Трофим, бери Илью с собой да по паре коней выбирайте — и айда в Алексино, бейте челом от нас московской заставе, молите помощи против литовцев.
Несмотря на страх, все приказания Луки исполнялись как приказы воеводы, а бывшие тут двадцать конников из порубежной рязанской заставы с луками и копьями стали во главе пешего отряда из плавских мужиков.
Старший из конников, обернувшись к посельскому Луке, спросил:
— А тут еще где есть поблизости наши порубежные рязанские заставы?
Лука ответил не сразу:
— Близ Галчихи есть.
— Сколь там людей-то?
— Душ двадцать конников, — ответил Лука, — верст десять отсель, да такой же отряд у Светлых ключей…
— Добре! — воскликнул конник из стражи и, обернувшись к своим, крикнул:
— Митя! Гони к Галчихе и Светлым ключам…
Солнце стало садиться за ковыльную степь, и день потускнел. Надвигались сумерки. Черные клубы дыма над Красной балкой осели и перешли в серые беспорядочные кучи облаков, края которых горели огнем, а иногда вырывался из глубины их прямо в небо и горел в нем яркий багровый луч вечерней зари.
— Сгорела Красная балка. Остатки догорают, — сказал, вздохнув, Гвоздев. — Покарал Господь!
В Плавске все было тихо. Только из ближайшего огорода раздавались голоса:
— Ребята, мешки с пшеницей и со льняным семенем носи в овражек, а я с братьями зарывать их землей буду. Бери лопаты. Авось не сгорит…
— Пошто сгореть? — сказал кто-то хрипло. — Земли сырой много, да и колодец рядом. Полить еще сверху можно землю-то…
Услышанный разговор навел на новые мысли угрюмого посельского старосту. Увидев толпящихся мальчишек, он встрепенулся и крикнул им:
— Ребятишки! Лети по дворам, хватай коней, девчонок и всех маленьких, да все в поле, будто в ночное! Там и пережидайте, пока вороги не уйдут…
Слышно было, как по деревне затопали ребята, а потом пронеслись кони, на которых ребятишки верхом сидели без седел, и скрылись за околицей Плавска.
Это были последние приготовления к встрече литовцев. И вдруг все село заволновалось, зашумело. Женки и девки стали причитать и голосить, бестолково хватая разные вещи, кур, гнали за околицу коров и овец. Завидя вдали всадников, скачущих от Красной балки, женщины еще больше завизжали от страха.
Из одного двора выскочила девочка с большим петухом на руках, который дико верещал от ужаса, бился и хлопал крыльями. Девочка еле удерживала его, хватая то за крылья, то за ноги, и все время отворачивалась, вертя головкой с тонкой короткой косичкой, — боялась, чтобы петух ее не клюнул. Все же петух вырвался и с пронзительным криком перелетел через плетень обратно на двор и скрылся в хлеву, а девочка стремглав побежала куда-то вдоль улицы.
Через все село промчались отряды порубежной стражи из Галчихи и Светлых ключей и скрылись за кленовой рощей впереди села, где уже стояла в засаде плавская стража с пешими плавскими мужиками, дабы ударить с правой руки надвигавшихся на село литовцев.
С грозными криками рязанские конники и пешие мужики с вилами, дубинами, топорами, косами и рогатинами бросились на литовцев. От неожиданности и дикого рева кони литовцев шарахнулись в сторону, но тут же завязался бой. Литовские конники не ожидали нападения и не проявляли особой охоты к бою. Они готовы были повернуть обратно, но сторожевой отряд и плавские мужики все больше и больше входили в ярость, защищая родное село, жен и детей и свое имущество. Укрепляло их дух и то, что они верили в помощь Алексина.
Падали литовские кони, увлекая и своих всадников, но немало раненых было и среди рязанской стражи и плавских мужиков.
Начинало темнеть. Вдруг со стороны кленовой рощи послышался топот конницы. Всадники, размахивая саблями, зычно кричали страшное после разгрома Золотой Орды и покорения Новгорода слово: «Москва, Москва!..»
Это мигом заставило литовцев круто повернуть коней к Красной балке — спасать обоз с награбленным добром и свой полон.
Через некоторое время в селе зазвонили праздничным звоном, а посельский староста созвал сход на площади у церкви.
На сход пришли и мужики, участники боя. Некоторые из них были ранены. Привели сюда и пятерых пленных с беспощадно скрученными за спиной локтями: это были три долговязых литовских конника и два бородатых мужика; оба они были ранены. Их ругали и били.
— Повесить злодеев! — кричали в толпе.
— Огонь развести да в костер их! Живьем сжечь проклятых… — перебивали другие.
Пленные, дрожа всем телом, со слезами и плачем взывали:
— Православные, не губите наших душ хрестьянских! Мы ведь так же, как вы, — православные. Неволей нас сюды погнали паны наши, князья Белевские, с воеводами литовскими и ляшскими… Холопы мы мценские…
— А за ваши пакости, хоть и православные вы, а наказать вас надобно, — злобно прокричал кто-то.
Загудела толпа от криков. Посельский староста зычно заорал:
— Замолчите!.. Дайте мне говорить…
Он побольше вдохнул воздуха в грудь и продолжал кричать:
